Михаил Коробейников: «Очень многим я обязан супруге»

Ольга ПЛЕХОВА, 14 июня 2012

Михаил не любит слова «перспективный», «лучший», «достойный». Выделять и выделяться считает неприличным. Несмотря на выдающиеся успехи, уверен, что это не только его заслуга. А чья же?

Не думал, не гадал

– Сольное оперное пение – искусство специфичное, которое под силу далеко не каждому, даже талантливому певцу. Как для вас открылась дорога в этот сложный мир?

– Выбор, заниматься музыкой или нет, за меня в детстве сделали родители. Мама в свое время окончила музыкальную школу и хотела продолжить обучение, но жизнь сложилась так, что она стала педагогом в школе. Несмотря на то что папа к музыке не имеет никакого отношения (он юрист), обязательное музыкальное образование для детей в семье не обсуждалось. Я и мои четыре брата – все окончили музыкальную школу. Профессионально же заниматься продолжили я и мой старший брат. Мы, кстати, с Сашей пошли по одной дорожке – оба окончили училище имени Чайковского как дирижеры-хоровики, затем консерваторию, аспирантуру, правда, потом он уехал в Оренбург – сейчас руководит своим коллективом, я ушел в театр оперы и балета.

– Вы учились, четко осознавая, чем хотите заниматься в будущем?

– Да что вы. И в музыкальной школе, и даже в училище не проявлял себя как вокалист. Однако по каким-то внутренним причинам в консерваторию поступил на дирижерско-хоровое отделение. Но о том, чтобы заниматься сольным пением, все равно не думал. Перелом произошел, когда после окончания училища нужно было выбирать – работать либо дирижером, либо певцом хора. Выбрал втрое. Попал в театр оперы и балета. То, что я увидел и услышал, меня настолько поразило и покорило, что решил профессионально заняться вокалом. И уже на 3-м курсе вокального отделения консерватории меня пригласили работать в театр как солиста оперы.

– Успех окрылил?

– Конечно, это было огромным достижением. Но я четко понимал, что сильно гордиться этим не стоит. В театре важно все – начиная от того, кто выносит цветы на сцену, и заканчивая работой музыкантов и актеров. И то, что я солист, – это уникальная возможность быть частью огромного целого. Да, солисту достается больше лавров, потому что он как будто один на сцене, а на самом деле за ним — хор, дирижер оркестра, вообще целая команда, без которой спектакль не состоялся. Поэтому выделять кого-то одного в корне неверно, театр – это труд каждого, направленный на достижение одной цели: создания качественного спектакля.

Тонкая грань

– На вашем счету немало ролей в произведениях титанов мировой оперы: Верди, Россини, Пуччини. Понятно, что все образы исполнитель пропускает через себя, каждый из них оставляет свой след в душе. Но есть ли партитуры, которые повлияли на ваше мировоззрение?

– Должен сказать, что мечты сбываются. Однажды я послушал Реквием Джузеппе Верди. Произведение настолько ошеломило меня, что возникло огромное желание спеть его. И на пятом курсе консерватории я уже выступил с ним в филармонии. Это сложная, зрелая музыка, которая меня вдохновляет, и очень рад, что могу теперь не только слушать ее, но и проникать в ее суть, исполняя на сцене.

Однако я хотел бы еще вернуться к вашему вопросу относительно работы над произведением.

– Пропускаете ли вы произведения через себя?

– Да. Здесь на самом деле очень тонкая грань, которую сложно не переступить. Наше искусство образное и символичное и, конечно, требует вложения души. Но есть такое мнение, что когда актер плачет по-настоящему, зритель ему не верит. Он хочет видеть талантливую игру на сцене, а не личные переживания артиста. Как в романе «Театр» Моэма, когда главная героиня Джулия Лэмберт полностью отдала себя роли, зритель сказал, что она плохо играет. Но когда она вышла на сцену, чтобы профессионально, качественно делать свою работу, был успех. Это тонкая грань – погрузиться в роль, но не раствориться в ней.

– То есть вы не сторонник мнения о том, чтобы добиться успеха в театре, нужно свою жизнь полностью посвятить ему?

– Раневская говорила: «Семья может заменить тебе все, поэтому прежде чем создать семью, подумай, что тебе важнее: все или семья?». С этой фразой могу поспорить. Конечно, театр – это целая жизнь, но не нужно путать его с жизнью реальной. Я знаю много людей, у которых отличная творческая карьера и прекрасная семья. Да, бытует мнение, что сложно совмещать эти два пласта жизни, но, на мой взгляд, это вполне возможно. Каждый выбирает, как ему комфортнее жить, и, отталкиваясь от этого, делает свой выбор. Мне очень повезло, что мы с супругой совпали в наших желаниях и не только успешно работаем, но и воспитываем дочку.

– Неужели проблема выбора между домом и семьей никогда не вставала?

– То и другое развивалось параллельно. С Надей (супругой) мы вместе учились, сейчас вместе работаем в театре, она мне очень помогала и помогает. И многим, что имею, обязан именно ей. Конечно, она уделяет семье больше времени, чем я: берет на себя основные хлопоты по дому и воспитанию дочки, когда мне нужно уехать на гастроли, принять участие в проектах. Но так сложилось. Хотя при этом она также солистка театра. Мы взвесили все, обдумали и пришли к выводу, что пока в нашей семьей обязанности будут распределяться таким образом.

– Работая в одной сфере, не происходит смешения личных и рабочих моментов?

– Мы стараемся, насколько возможно, дома о театре не разговаривать. И должен сказать, у нас это получается – дочка Варвара переключает нас очень хорошо.

О важном и неважном

– У Варвары, как и в вашей семье, уже предопределено музыкальное будущее?

– Этот вопрос в семье музыкантов неизбежен, конечно, мы отправим ее в музыкальную школу, но дальше она будет решать сама. Еще хотелось бы вложить в Варвару все то лучшее, что воспитали в нас наши с Надей родители.

– Например?

Мне очень нравится, что свекровь Лидия Николаевна воспитывает во внучке духовное начало. Она много времени проводит с Варей, и благодаря этому дочка уже в свои 3 года знакомится с теми вещами, к которым я, в частности, пришел, только будучи подростком. Варвара, например, уже умеет молиться. В нашей семье отношение к религии серьезное, но в меру. Когда дочка подрастет, сама определит свое отношение к этому, но мы рады, что в столь раннем возрасте она уже имеет представление о церкви, молитве и причастии. И это, на мой взгляд, заслуга бабушки.

– Как я поняла, вы впустили вышеперечисленное в свою жизнь в юношеском возрасте. Как это произошло?

– К религии пришел сознательно, когда был студентом училища. В какой-то момент задумался, что успех, достижения зависят не только от меня, но и от более могущественных сил. Понял, что мой дар – это подарок свыше, за который я должен быть благодарен. Мы же все смертны, и то, что нам дается, – лишь на время. Наша задача правильно этим распорядиться.

И то, что я окрестился в 19 лет, было моей благодарностью за то, что я имел.

К тому же на меня очень сильно повлияла учеба в училище и консерватории. Особых религиозных знаний не было – у нас была обычная советская семья, где отношение к вере было нейтральным. Поэтому когда стал учиться и изучать религию с музыкальной точки зрения, меня это сильно заинтересовало и увлекло.

Замечу, что профессиональный музыкант должен знать историю религии, этого требует тот материал, который исполняешь. Ведь спеть Реквием, не осознавая, что это и для чего, невозможно. Степень же веры каждый потом уже определяет сам для себя. Так же как и вершины, которых он хочет достичь.

– Свою степень успеха через 20 лет вы как определите?

Кто-то оценивает свои достижения по исполненным ролям, кто-то – по театрам, в которых выступил. Мне бы хотелось быть успешным, чувствовать себя нужным, востребованным и достойно воплощать свой талант. А на какой это будет сцене – неважно.