Ашот НАЗАРЕТЯН: «Мне запрещали в детстве все! Даже стричься!»

Лилия МАЛЬГИНА, 15 марта 2012

Любимый цвет – черный. Потому что практичный. Потому что защитный. Черный шарф, перчатки, очки. Всегда. Тонированные стекла черного «miniпута» – так он называет четырехколесное воплощение свободного духа британских берегов, приобретенное без помощи мамы-папы. «Он мне под стать: маленький, смешной и… борзый», – театрально – пряча глаза и опуская голову – смущается ведущий танцовщик «Эксцентрик-балета Сергея Смирнова» Ашот НАЗАРЕТЯН. Не лукавит ли?..

Танец от противного

Он словно стесняется небритости своего подбородка («вот и армянские корни вылезли наружу!»), сомневается, снимать ли с лысой и татуированной головы шапку («в ней я в большей безопасности») и в принципе… Очень много «считает» и откровенно пытается убедить нас в собственной «неинтересности». Мы – в ответ – будто поддаемся «игре».

– Никогда не даю интервью перед вечерними спектаклями, – пригубляя утренний капучино с шоколадом, заявляет он. – Я не медийная личность и в подростковом возрасте избегал всяческой яркости. И вообще был интровертом. Цель жизни была стать врачом. Столь фанатичная, что, наверное, от того и не сбылась. Меня и родители в этом плане немного зажали, сказав, что никуда я не поеду, и ковыряться в чужих кишках-зубах не буду. Тогда я стал делать все от противного.

– В какой момент?

– Исполнилось 17. Мог не идти в армию, а я специально отправился в военкомат, взял военный билет. И уехал служить на морфлот в Мурманск. После этого стал делать только то, что для меня приемлемо. Невзирая ни на чьи советы и доводы.

– Пожалели после?

– Нет! Армия – это такой момент… не прекрасный, но школа жизни – огромная! Особенно для меня, человека из семьи потомственных военных. И дед по маме, и отец всю жизнь прожили «на колесах». Мама – дочь кадрового офицера НКВД и отца полюбила, когда он в подчинении деда ходил. Я рос в военной части, сестры – старшая и младшая – остались в этой сфере. Прекрасно понимая, куда попаду, все равно пошел служить. Даже с родителями не советовался…

– Отец выбор одобрил?

– У него иллюзия была, что я… не сверну с пути и буду офицером, как ему хотелось. Он проследил, куда меня отправили, приезжал. Если сын жаловался на трудности, отвечал, мол, а чего ты хотел… У военных все четко, по распорядку. До сих пор не знаю, как папа относится к тому, что я артист… Ни разу на моих выступлениях не был – так с детства повелось…

– А мама? Женщины-то более мягки в отношении детей…

– Только не моя. Говорю ж – дочь кадрового офицера, всю жизнь работала в секретном делопроизводстве. Очень сдержанный в эмоциональном плане человек, не дающий советов, только рекомендации. Причем, безапелляционные. Воспитывали нас очень жестко.

Запрет – это хорошо?

– В чем выражалось?

– В запретах, правилах… Но прежде всего – запретах. Запрещали все: играть, гулять. Даже стричься! А у меня шевелюра… как у афро… Не причесывалась, не укладывалась ни в какие ворота, и все смеялись. Больно-горько, но что поделаешь! Учился я в двух школах: обычной и хореографической. С 5 лет. Хореографическая – это дисциплина, порядок, усилия, которые не всегда хотелось прилагать. Это не интересно, нудно – как любая рутина. Параллельные занятия боксом.

– А танцы?

– Это выбор родителей: все дети в нашей семье – нас пятеро… а сейчас, к сожалению, трое, – занимались каким-либо творчеством. Старшая сестра закончила музыкальную школу по классу скрипки. Младшая – художественную. Я-то и не предполагал, что у меня есть хореографические способности! Впрочем, ощущения свободы детства у меня не было. Работаю всю жизнь. Сразу как-то понял, если буду сидеть с друзьями на заборе и болтать ногами… Ничего не приходит само. Наверное, это воспитание. Хотя отец рос абсолютно дворовым мальчишкой, бегавшим в одной зашитой между ног майке где-то в приграничной с Турцией деревеньке. Родители – дети войны. Им сейчас за 70, и это совсем другая история.

– В чем еще проявлялась жесткость воспитательной системы?

– Папа не выстраивал никаких систем. Так было заведено. Семья моя – она сложная. Очень. Никаких инъекций извне, никаких друзей дома или походов к друзьям. Есть такие семьи. Притом что в детский сад отдан с пеленок! Социализирован был постоянно. Я не сидел дома букой и не «шаманил». В школе по поведению было плохо. Всегда кого-то вокруг себя собирал, смешил. Нравилось, когда люди вокруг смеются. Я такой… эгоцентричный. Очень расстраивался, когда на меня не обращали внимания. Начинал себя плохо вести, меня ставили в угол. Позор на весь класс, а для меня – успех!

– В школе на голове ходили, а дома?

– Если б не был человеком эгоцентричным, не выбрал бы профессию артиста. Но чем эта эгоцентричность обусловлена? Закрытостью семьи, думаю. Дома я не мог этого проявить, иначе был бы наказан. В грубой физической форме (смеется). Ремнем. Я считаю, что это не плохо: если б меня так не воспитывали, неизвестно, что бы получилось вообще! Хотя о подавлении личности речи, конечно же, нет!

Бес_сомнения

– Вас хвалили?

– Никогда и ни за что. Я старался заслужить одобрение – не оценками: хороших у меня в жизни не было! Чем тогда? (задумывается). Поведен… (голос срывается). Я старался, но не могу сказать, чем. Но старался. Родители не говорили: «Ой, у нас ребенок молодец! А спой! А станцуй!»… И слава богу! Инсинуации начались, когда была достигнута определенная профессиональная высота.

– Почему?

– Кавказский народ прекрасно умеет петь-танцевать. Даже без училища. Папа – а он армянин – шикарно танцует. Шикарно! Куда я со своей подготовкой!.. (смеется). Это генетика! Я горд, что во мне армянские крови. Знаете, не скажу, что я рос в деспотичной семье, подавляющей обстановке или нагнетающей – а-а-а! – черной ауре… нет. Обстановка в семье была очень спокойная. Очень. Все занимались делом. Родители – работой, дети – учебой и учебой. Во всем был порядок: вещи лежали по местам, у каждого был круг обязанностей, за невыполнение которых попадало. Я таскал дрова – к трем печкам! – водился с племянниками, младшей сестрой…

В кругу девочек

– Она тоже творческий человек?

– У нас разница в 5 лет. Она немножко… вся такая…(задумывается). Она – армянка. Армянская жена. Пришел в гости, она хватает твои ботинки, к примеру, и бежит мыть. Зачем? С роду такой традиции в семье не было!.. Она хороший человек, порядочный, но – Близнецы. Притом, очень категорична. Но нас всех троих тяжело свернуть…

– Старшая ближе по духу?

– Сестра на 14 лет старше, и с ней у нас «мост». Она не мягкая, не нежная, но она очень интересный человек и для меня – отдушина. У нее жесткая жизненная позиция. Когда встал выбор, уезжать из дома или нет, я советовался с ней. «Если надо, если уверен, делай как тебе надо!» – сказала она, сама покинувшая родителей в 16 лет. Это твоя жизнь и… не нужно никого слушать, выстраивая собственную судьбу. Тумблер сработал.

Другие дети

– А другие двое детей?..

– Они были до меня. Брат погиб трагически. В детстве (замолкает). Сестра тоже – в 9 дней от кровоизлияния. Это наложило отпечаток на маму. Нет, за меня она не боялась: всегда знала, что я пробивной. Но она была беременна мной, когда погиб брат. Дома до сих пор портреты его. Она, видимо, не может простить себе каких-то вещей.

– На вас-то прошлое какое впечатление производит?

– Судя по фотографиям, это был человек со сказочными совершенно глазами. Большими, черными, неземными! Впечатление, что он и не должен был долго жить. Есть у людей такая аура. Он стоит, как в иконе! Мне не хватало брата. Это ж совсем другое! Если б он был, не приходилось бы самому защищаться. Люди не всегда принимают тебя таким, какой ты есть, и по башке дают. Потому бокс и выбрал. О брате рассказывали много: умница, отличник, с развитой логикой… Я после учился у тех же учителей, что и он.

– Отец другом не был?

– Нет. Он возил меня в отпуск, на море. Все поездки-поездки… Он очень работящий. Они с мамой прожили 50 с лишним лет: я делаю выводы, т. к. при нас родители никаких отношений не выстраивали и не выясняли. Это теперь они могут говорить друг другу что угодно: темпераменты-то южные! Я не верю: это их жизненные обиды. В нашей семье не принято соваться, вклиниваться, втыкаться – это их личная, частная жизнь, которую они живут и проживают. Они ж все равно скучают друг по другу: это же все маски!

Есть ли жизнь вне сцены?

– А модель родительских отношений для вас приемлема?

– Я свою семью… пока что не вижу совсем. Я очень занятой человек, а семья – это момент (задумывается), который не должен существовать походя. Мимоходом. Только потому, что так должно быть. Выстроить и интегрировать себя в семью и семью в себя так… метастазно… могут единицы. Люди, которые пытались сойтись со мной близко… в итоге остались друзьями.

– Что срабатывает, как считаете?

– Наверное, боюсь. Близкие отношения мешают. Если влюблюсь – я же живой! – в искусстве палка сразу перегнута, не те эмоции, не то состояние, не то видение. А после тумблер переключается – и… идите все на!.. Главная доминанта жизни – дело. Не потому, что кормит или дает психоэмоциональное состояние. Я боюсь сцены, трясусь перед каждым выходом. Но... может, это неправильно. Может, с возрастом пройдет. Но пока для меня существует только дело. Больше ничего.